№ 6 (2023)

Фотоальбомы как личные и культурные материальные объекты переплетаются с представлениями об идентичности и памяти. В то же время в эпоху антропоцена, когда разнообразная и неравноправная глобальная мобильность (напр., насильственное перемещение, пересечение границ и миграция) стала определяющей чертой нашей идентичности, память о том, как мы формируем и осмысляем свое место в мире, усиливаемая эвокативными вещами, такими как личные фотоархивы (от традиционных семейных альбомов до селфи на мобильных телефонах и т.д.), становится все более значимой. Соединяя антропологические исследования трансграничной миграции и искусства мигрантов, автор анализирует, как в отсутствие фотоальбома альтернативные визуальные архивы рассказывают мигрантам истории аффективных связей с их родиной или родиной их семей в прошлом и настоящем. На конкретных примерах из растущей совокупности паблик-арт произведений современных художников-мигрантов в Европе и США рассматривается взаимодействие идентичности и инаковости в продолжающемся процессе становления и распада социокультурных норм. Отталкиваясь от наблюдений Аппадураи о том, что миграция вещей усиливает восприятие пересечения границы, автор исследует, каким образом художественный активизм мигрантов содействует сопротивлению нормативным дискурсам исключения и современным антимигрантским практикам.

Статья посвящена анализу музейного пространства с точки зрения эвокативности: рассматриваются ситуации, в которых музейные экспонаты и их комплексы действуют (“работают”) как эвокативные объекты, вызывая воспоминания и эмоции у посетителей. Условия и механизмы, обеспечивающие такой эффект, выявляются на основе полевых наблюдений и интервью с посетителями и работниками музеев, а также отзывов об экспозициях. Автор анализирует материалы трех кейсов: Музея-резиденции «Арткоммуналка “Ерофеев и другие”» (г. Коломна Московской обл.), музейного комплекса в с. Учма (Ярославская обл.) и передвижной выставки “Засушенному - верить”. Анализ показывает, что эвокативный эффект в музейном пространстве возникает не сам по себе, он обеспечивается специальными усилиями: в одних случаях предварительной или синхронной дискурсивной поддержкой, в других - сенсорной настройкой.

В настоящей публикации представлено обсуждение статьи И.С. Слепцовой (Кызласовой) и Е.Г. Чесноковой “Вернакулярный музей: к определению понятия”, в которой авторы предлагают ввести дополнительный термин для описания различных практик низового музеестроительства в современном обществе. Опираясь на употребление термина вернакулярный в различных областях гуманитаристики, авторы обосновывают свой подход, в рамках которого данные музейные образования рассматриваются как низовые инициативы, направленные на репрезентацию индивидуальных интересов, а также как один из способов самоактуализации. Критические замечания по поводу позиции авторов и свой взгляд на тему излагают Р.Н. Абрамов, Д.А. Баранов, И.А. Гринько, П.С. Куприянов, которые анализируют обсуждаемый феномен преимущественно в контексте музееведения.

В этой статье на основании анализа литературы, посвященной народным теориям этничности ( folk theories of ethnicity ), обосновывается существование документарного конструктивизма - взгляда, согласно которому этничность имеет прежде всего административную природу, т.е. является не врожденной, а приобретенной характеристикой. На материале 130 интервью, собранных в Дагестане, где на протяжении XX в. государство несколько раз меняло этнические классификации и “перемещало” целые сообщества из одной национальности в другую, демонстрируется, что документарный конструктивизм как особый тип народной социологии этничности в Дагестане действительно сформировался и что люди, имеющие отношение к сообществам, фактически ставшим объектом реклассификации в советское время, тяготеют к такому взгляду на природу этничности значительно чаще остальных. Делается вывод, что распространенность тех или иных народных теорий этничности связана с характеристиками социального контекста. В дальнейшем предполагается детальнее исследовать вариативность народных теорий этничности и их детерминанты.

Изучению жевательной резинки в повседневности советских детей посвящены немногочисленные исследования (К.А. Богданова, В.В. Головина, А.В. Кудряшёва). Однако в освещении этого вопроса остались ниши, требующие особого внимания. В данной работе на основе 50 нарративно-ориентированных полуструктурированных интервью, проведенных в Костроме, Краснодаре, Москве, Рязани в 2020 г., и мемуаров шести авторов о детстве в СССР сделана попытка уточнить границы применения конструкции фетишизации к интерпретации роли “жвачки” в жизненном мире советского ребенка. Результаты исследования подтверждают исключительную субъективную значимость жевательной резинки, ее бытование в качестве предмета товарного обмена. В то же время зафиксированы многочисленные случаи безвозмездного дарения ее детьми. Приключенческие практики криминального приобретения этого “лакомства” в 1960-1970 годы были локализованы в городах - центрах международного туризма и морских портах СССР; в Москве в эти практики были вовлечены мальчики-подростки, и без того имевшие маргинальный статус. Значительная часть московских школьников по убеждению или из страха дистанцировалась от авантюрного предпринимательства. Для детей, проживавших вдалеке от территорий, охваченных международными коммуникациями, фетишизация была существенно ограничена отсутствием у возможности самостоятельного приобретения жевательной резинки.